Книга Семи Дорог - Страница 90

– Минута уже почти… Сюда! Ко мне! – заорала Дафна, прижимаясь спиной к частоколу.

– Зачем?

– Скорее!

Едва все последовали ее примеру, как в песок врезался первый кирпич. Он падал с такой немыслимой высоты, что раскололся от удара. Последний ударился уже о груду других и отскочил к ногам Мефа.

– Можно поинтересоваться? Ты сказал: «грузовик кирпича» или «грузовик с кирпичом»? – вежливо уточнила Дафна.

– А что? – удивился Меф.

– Да в общем ничего. Просто думаю: ждать самого грузовика или дело обойдется одними кирпичами?

– Но я… Не думал, что подействует! Ты же все заморозила! Ну, исполнение желаний! – оправдываясь, произнес Буслаев.

– Только на минуту! А сейчас все отмерзло! Ну, вспоминайте, кто еще чего нажелал? – спросила Дафна.

Застенчиво кашлянув, Мошкин посмотрел на Варвару.

– Ведь это же «да»? Или «нет»? – спросил он с робостью.

– Да, – сказала она кисло. – Вон идут! Штаны подтяни, папаша!

Дети, невесть когда успевшие вырасти, странным образом походили не на Мошкина, а на Арея: крепенькие, собранные, цепкие. Их действительно было тринадцать. Когда они взяли Мефа в полукольцо, он понял, что шансов нет.

– А-а-а! Детям понравился Меф! Они похлопали его… меня по плечу и ушли куда-нибудь в тундру! – торопливо завопил он.

Один из «детей», уже занесший руку для удара, остановил кулак в сантиметре от его подбородка. Гоготнул, показав здоровые, квадратные зубы, и хлопнул Буслаева по плечу так, что тот отлетел к частоколу. Потом деловито повернулся и куда-то затопал. Подошел второй и тоже хлопнул. Меф понял, что с него хватит.

– У мальчиков есть папа, которого они давно не видели! – выпалил он.

Оставшиеся одиннадцать Арей Евгеньичей остановились и стали искать глазами Мошкина.

– Нет, мама! Мама же тоже есть, да? – испугался Евгеша, барахтаясь в объятиях особо крупного сыночка.

Избавиться от потомства удалось только через четверть часа. В тундру учапал только первый, другие то и дело возвращались, чтобы кого-нибудь обнять или похлопать.

– Хорошие ребята уродились, дружелюбные, – сказала Дафна, когда последний из Арей Евгеньичей ушел.

– В меня же? – с надеждой спросил Мошкин, хотя Мефу показалось, что уродились они в Варвару. От папы у них если что и было, то какой-нибудь незначительный нос.

– О чем думаешь? – спросила Дафна у дочери Арея, заметив, что у нее невеселое лицо.

– О мальчике-невидимке, который ищет девочку-невидимку и будет искать ее вечно… – печально ответила та.

– Может, все же устроим им встречу?

– Нет, нет и еще раз нет! – с внезапным гневом выкрикнула Варвара. Дафна даже немного испугалась.

– Но почему?

– Они будут ссориться из-за ерунды и доставать друг друга. Всегда так бывает. Лучше уж пусть ищут.

С частокола свесились чьи-то дрыгающиеся ноги. Это вернулся Чимоданов, злой, как людоед. Слова, что в ближайшую минуту ничего действовать не будет, помешали ему разнести волков из крупнокалиберного пулемета. Пришлось спасаться бегством. Левая штанина была оборвана почти по колено. На ноге – глубокие следы зубов.

– Ножницы! Перекись! Шовный материал! Иглу! Тампоны кровь собирать! – кратко приказала Варвара и, когда все появилось, решительно направилась к Петруччо.

– Э! Стой! У меня уже все прошло! Укус затянулся! – заорал он, но все, что сумел – это восстановить штанину. Кровь как натекала в ботинок, так и продолжала натекать.

– Не работает! Мы можем менять мир, но не себя, – сказала Дафна.

Пострадавший угрюмо смирился.

– Ты раньше штопала кого-нибудь? – мрачно спросил он и, держа ногу согнутой, лег на спину.

Держался мужественно, хотя Варвара накладывала шов без анестезии. Единственное, что Петруччо себе позволял – это ругаться, но только до момента, пока дочь Арея не сказала, что разрешает ему ругаться.

– Мне так привычнее… Вроде с тобой разговаривает что-то такое мужское, дружелюбное, не умеющее выразить свою мысль другим способом! – сказала она, и Чимоданов заглох.

– Вечно со мной так. Я нормально общаюсь со всеми людьми, кроме нормальных, – осторожно работая иглой, пробормотала Варвара и слегка удивилась тому, откуда она это знает.

Прасковья сидела у частокола и что-то тихо чертила на песке палочкой. Закончив писать, таинственно улыбнулась сама себе уголком рта и, взяв соломинку, стала чистить ногти. Закончив с ними, коснулась рукой плеча Мефа.

– А? Чего? – отозвался тот.

Прасковья показала ему палочкой на песок.

– По… дальше буква неразборчивая… у?

Девушка замотала головой.

– Значит, «ц». По… це… луй меня! – прочитал Буслаев. – Это ты о чем? Передать кому-то?

Ее губы алели, точно забрызганные соком граната. Мефодий ощутил головокружение, барахтаясь в омуте чужой воли. Глаза жгли его. Он шагнул назад, потом снова вперед, и снова назад, и не понимал, что с ним происходит. Это была не страсть, а непонятно что. Должно быть, именно так выглядит брачный танец пауков до того момента, как паучиха сжирает своего бедного суженого. И главное никто из стоявших вокруг, кроме самой Прасковьи, не понимал, что творится с Мефом. Это было милое, деловитое, очень цивилизованное убийство.

Буслаев вскинул ладонь, пытаясь закрыть глаза и порвать притяжение ее взгляда. Рука, не дотянувшись до глаз, случайно задела волосы Дафны. Прасковья вскрикнула и отвернулась. Меф тяжело сел на песок, прямо на древко своего валяющегося пилума.

Несколько секунд Прасковья сердито жгла его взглядом разочарованной паучихи, а потом, не желая отступать, показала пальцем на Мошкина, переадресовывая надпись ему. Евгеша долго отнекивался, но запутался в паутине взгляда и поцеловал ее.