Книга Семи Дорог - Страница 82

Удар пришелся в цель. Из-за волос его изредка принимали в транспорте за женщину, а один раз даже сказали: «Тетка, подвинься!» И это при том, что фигура была весьма далека от женских форм.

Оставив Добряка и великана Зигю под присмотром Улиты, они помчались к метро. По полупустой платформе прохаживался усиленный наряд полиции. Копье в руках у Мефа, которое он не успел спрятать, привлекло внимание. Один из полицейских остановился и всем корпусом стал поворачиваться. Он уже кинулся к ребятам, когда Эссиорх быстро провел по воздуху ладонью. Подбежавший полицейский моргнул, потряс головой и сдал немного назад.

– Блин… Да это спиннинг! А мне померещилось… Поймал что-нибудь? Где ловил?

– В водохранилище, – сказал Меф.

– Хороший лещ! Килограмма на полтора тянет! – уважительно кивнул полицейский, разглядывая пернач в руках у Чимоданова. Длинная флейта, которую нес Мошкин, вообще не заинтересовала представителя закона.

– А жаль! – сказала Варвара, которой нравилось задирать тихого Евгешу. – На его месте я бы попросила тебя чего-нибудь сыграть!

Тот посмотрел на дочь Арея и поднес к губам клювовидный мундштук. Дафна не успела его остановить. Наудачу зажав одно из отверстий, он выдохнул в инструмент со всей силой своих могучих легких. Звука никто не услышал. Озадаченный Евгеша оторвал губы от мундштука и стал вертеть головой.

Дафна толкнула Мефа локтем, а, когда он повернулся, глазами на что-то показала. С толстого благополучного офисника, комфортно расположившегося прямо перед ними, исчезли ботинки, немедленно обнаружившиеся на дрыхнувшем в углу вагона бомже. Однако благополучный кекс этого пока не понял. Он пытался осознать, почему в руках вместо любимого айфона оказалась жуткая старая «Нокиа», которую можно было использовать как оружие в драках в подворотне.

– Но ка-а-ак? – ошарашенно прошептал Буслаев. – Евгеша же не страж! Он ничего не…

– Изголодавшийся инструмент! – пояснила Дафна. – На нем не играли уже несколько столетий! Представляешь, как соскучился? Еще немного, и от сквозняка сработал бы.

Мефа заинтересовало другое.

– А «Нокиа» чья? Бомжа?

– Сам ты бомж! Моя, – заявила Варвара, незаметно показывая айфон.

– Оставь! Раз уж флейта так распорядилась.

– Не могу! – отказалась она.

– Почему? Совесть?

– И совесть тоже. А еще у меня там контакты.

– Восстановишь.

– Не все. Например, Ктототама я наизусть не помню, – сказала Варвара.

– Кого-кого?

– Ктототама. Однажды я ошиблась номером, разбудила какого-то мужика, и он стал меня материть. Прям едва не оглохла. Я сохранила его как «Ктототама» и звоню ему где-то раз в месяц.

– И он ругается?

– Вначале ругался, но постепенно приручился.

– И как ты собираешься возвращать айфон? Попросишь Мошкина еще раз сыграть? – заинтересовался Меф.

– Очень надо! – Варвара решительно подошла к кексу и, сунув ему айфон, забрала свою древнюю трубку.

– Чужое брать низя! Это не ваша штамповка! Таких больше не выпускают! – сказала она строго.

Кекс открыл рот и снова его закрыл. Когда они вышли из вагона, он все так же сидел босиком, глядел на свой айфон и шевелил пальцами на ногах.

В следующем после пересадки поезде тоже не обошлось без приключений. Какая-то женщина не удержалась и, умиленно воскликнув: «Котик! Котик!» – погладила высунувшуюся из рюкзака усатую морду. В следующую секунду собственный муж показался женщине помесью тряпки и чудовища, дети – эгоистичными уродами, родители – нытиками, а начальница – змеей подколодной. Все стало так горько и безысходно, что она разрыдалась, вытирая слезы участливой кошачьей мордой. Дафна с трудом оторвала ее руку от кота и успокаивала, подкармливая кусочками шоколада. К моменту выхода на кольцевой женщина вновь готова была жить и дышать.

Депресняк ржаво мяукнул и, довольный, сытый, спрятался в рюкзак.

* * *

До «Тимирязевской» они добрались впритык и к сгоревшему флигелю мчались бегом. Полосатая запретная ленточка еще болталась на кустах, но охрану уже сняли. Сохранился слабый запах гари. Все залили недавние дожди.

У знакомой башенки из красного кирпича Меф остановился. Эссиорх решительно толкнул плечом ржавую дверь. Она пропела что-то и приоткрылась.

– Интересно, Прасковья уже здесь? – начала Варвара.

Луч фонаря скользнул по слизанным ступеням, пошарил по покрытой грибком стене. Затем поочередно начал заглядывать в каждую из многочисленных дверей. Буслаев примерно помнил место, где у него выбили катар. Опустившись на четвереньки, он долго шарил, но так ничего и не нашел. Неожиданно оттуда, где мелькал луч фонаря Варвары, Меф услышал два крика. Первый хриплый, коротко-вопросительный, на вдохе – похоже, дочь Арея сама не осмыслила еще, что увидела, и другой – уже действительно крик, без оговорок.

Эссиорх и Мошкин кинулись к ней, мешая друг другу в тесном проходе. За ними метнулся Корнелий с флейтой у губ. На месте хранителя Меф не держал бы связного света за своей спиной. Шарахнет еще сдуру сдвоенной боевой маголодией – своих же первыми сметет.

Прасковья лежала на деревянном настиле одной из каморок. В положении тела было что-то ватное, неправильное. Подвернутая рука с зажатой флейтой, далеко и неудобно закинутое колено, слетевшая с ноги обувь. После короткого колебания Эссиорх перевернул ее и коснулся пальцами шеи.

– Жива? – Меф заглянул в пустые, широко распахнутые глаза несостоявшейся повелительницы мрака. Луч фонаря бил ей в лицо, зрачки не реагировали на свет. Рука хранителя все еще была на шее у Прасковьи.