Книга Семи Дорог - Страница 81

Дафна уставилась в пол, пряча улыбку. Как истинная ученица Эльзы Флоры Цахес, она всегда считала, что Корнелий держит свою слишком напряженно. Точно это была не флейта, а труба гранатомета: зажатые руки, зажатые пальцы, зажатое дыхание. А раз так, стоит ли удивляться, когда вместо того, чтобы приманить птицу, его маголодии заставляют кукарекать набитую пухом подушку?

– Это здесь игре на флейте надо обучаться. А там особое иллюзорное пространство. В нем только умираешь по-настоящему, а остальное очень гибко и зависит от воображения, – Эссиорх сказал это наугад, но почти убежденный, что не ошибся.

Меф с тревогой смотрел на свой палец. Он ощущал тугие укусы боли, однако они были странными – точно кто-то засадил в рану рыболовный крючок и за леску тянул в определенном направлении. Мефодий мог бы указать его, хотя леска была невидимой.

– Я не буду этого брать! – упрямо сказала Варвара, глядя на торчащий в яблоке нож.

– Придется, – Шилов стоял у окна, разглядывая в темном стекле свое отражение.

– Сказала нет, значит нет!

– А я говорю – придется! – повторил Виктор. На его широком лице шевелились огни расположенного через пустырь многоэтажного дома.

– Почему?

Он показал на скулу. Узкая царапина расползлась, точно кто-то потянул невидимую молнию.

– Мне плевать на боль, но я знаю, что такое магия, которую нельзя остановить. Нас раскромсает в клочья. Придется идти! – сказал он.

– Идти, да? А куда? – всполошился Евгеша.

– Я думаю, каждый знает куда, – буркнул Мефодий.

Мысленно проследив направление боли и наложив ее на карту Москвы, он определил, что леска ведет их точно на север, к «Тимирязевской». Значит, вновь тот самый подвал, где остался его катар.

– А вдруг Прасковья телепортировала? – нервно спросил Мошкин.

– С артефактным оружием, которое видит впервые в жизни? Сомневаюсь, – отозвался Буслаев.

Увидев бледное, чем-то глубинно огорченное лицо Дафны, он понял, в чем дело. Они на полном серьезе обсуждают: успеют или нет. Значит, договоренность, что никто никого не тронет, больше не имеет смысла. Сейчас все опасаются, что Прасковья опередит их, а потом испугаются, что кто-то убьет кого-то первым. И понеслось.

Что ж… значит, путь, который им предстоит пройти, уже проложен… ей тоже нужно сделать выбор.

Дафна присела. Долго смотрела на свирель, не касаясь ее руками. Семь тростниковых трубочек, скрепленные в ряд, казались хрупкими. Когда-то девушка играла на свирели, правда, недолго. Всего лишь краткий трехвековой факультативный курс, из которого лет шестьдесят точно прогуляла. Наконец она подняла свирель и поднесла ее к губам. Звук был тонкий, плачущий, едва различимый.

Но Дафна слушала не звук: как что звучит или может звучать, она знала и без того. Она слушала себя, свое растворение в звуке. Это и было знакомством с музыкальным инструментом. Поначалу Дафна не ощущала совсем ничего, а затем вдруг вспомнилось, что Шилов убил муху.

Маленькая муха металась в пустоте холодного города, пытаясь найти хоть частицу тепла, лета, надежды. Наконец отыскала этот зал и через какую-то щель пробралась внутрь. Возможно, долго искала проход, бестолково ползая по пыльному стеклу и зная в глубине сердца: «Туда! Сюда! Здесь мне помогут!» Оказавшись внутри, она увидела Шилова и полюбила его – такого мудрого и сильного. Полетела, чтобы приникнуть к нему изголодавшимися лапками, поцеловать его хоботком, и… жестокий удар гибкого меча поставил последнюю точку в ее биографии.

Садист, зверь, равнодушное существо! Этого нельзя простить!

Дафна рванулась к Виктору. Меф поймал ее под локоть.

– Что-то не так? – спросил он.

Та вздрогнула, провела по лицу пальцами. Наваждение исчезло, но не полностью, какие-то паутинки остались. Шилов все равно продолжал казаться ей зверем и негодяем.

– Все нормально! – сказала она.

Шилов ухмыльнулся. Он прекрасно видел, к кому бежала Дафна. Тартарианец раскачал египетскую секиру и извлек ее из скамейки. Внимательно, без спешки осмотрел и прокрутил в руке, оценивая вес.

– Я пошел! Имейте в виду: если для сохранения собственной жизни потребуется прикончить кого-то из вас – я это сделаю! – предупредил он.

Мошкин с Чимодановым стояли в дверях, но Виктор качнул секирой, и они раздвинулись. Слышно было, как он идет через зал, расшвыривая ногой ящики.

Петруччо поднял с пола пернач и тоже пошел, сопя и раскачиваясь. За ним потянулись Варвара и сопровождавший ее Корнелий. Яблоко с торчащим ножом было уже у дочери Арея.

– А если это ложь? Ну, что до полуночи все умрут, если не окажутся в книге? – спросил Буслаев, но спросил безнадежно, зная, что надписи на полу можно верить. Слишком уж болит палец. Значит, рана расползается, как и щека Шилова.

Евгеша торопливо оглядывал оставшееся оружие. Секиру взял Шилов, пернач достался Чимоданову, а копье засело так глубоко, что не вытащить. Мошкин наклонился и поднял флейту Лебера с клювовидным мундштуком. Она была тяжелой, из красного дерева, поставленная на пол, доставала Евгеше до уха. Если грамотно работать, мало чем уступит шесту. В то, что сможет играть на ней, Мошкин не особенно верил.

Мефодий так и не сумел выдернуть глубоко вонзившееся в пол копье. Пришлось обратиться за помощью к молодому поколению.

– Ну-ка, сынок! Покажи папе: даром ты кашу ел?

Зигя выдернул пилум одной рукой, разово окупив многолетнее поедание каш.

– Я похож на валькирию? – спросил Буслаев, принимая у сыночка копье.

– Как две капли водки! Особенно если сзади смотреть! – брякнула Улита.