Книга Семи Дорог - Страница 30

К оглавлению

30

Внезапно коса Мамзелькиной нетерпеливо качнулась на конструкции моста, точно дернувшийся поплавок рыбака.

– О! – удивленно пропела старушонка. – А вот это уже что-то интересное!

Зацепив птичьей ручонкой косу, Аидушка исчезла с ней вместе, однако, прежде чем Ирка успела обрадоваться, Плаховна возникла на старом месте. Едва ли она отсутствовала больше секунды. Опавшие щечки багровели узелками. Пальчиком она поправляла выбившуюся челочку.

– О-хо-хох, годы мои тяжкие! Еще в три-четыре местечка заскочила по дороге! Мруть люди, мруть, да все по разным углам. Ножки убегаешь! За это я войны люблю: компактно все лежат. Пришел на поле и коси себе, – бурчала она себе под нос.

Старушка деловито открыла рюкзачок и распустила проходящую через горловину веревку. Обвисший и пустой на вид, рюкзак вдруг зашевелился и наполнился чем-то, вяло и беспомощно сопротивляющимся. Все в Ирке закричало, что надо отвернуться, закрыть глаза, но не смогла, а, напротив, с болезненным, каким-то вымученным любопытством, которое заставляет нас смотреть на раздавленных машиной людей, уставилась на него.

В страшном рюкзаке Мамзелькиной была сосущая бесконечность, которую никогда не заполнить. В ней, как в утробе пылесоса, мелькали и исчезали крошечные люди, которых сухонькая старушка, бормоча себе под нос для отчетности, выпускала по одному из натруженной ладони.

– О, ентого видала! Ишь ты, как бунтует! Не хотелось ему помирать, ох, не хотелось! – неожиданно воскликнула Плаховна.

Она поднесла ладонь к носу Ирки, на секунду разжала, и… бывшая валькирия увидела краснощекое, перекошенное в беззвучном крике лицо, пушистые усы, негодующе задранные ручки со сжатыми кулаками. Все это мелькнуло буквально на мгновение, прежде чем бездонная горловина рюкзака затянула его.

– Это кто был? Карлик? – невольно вскрикнула Ирка.

– Да не, какой карлик! Натуральный домовой! – деловито прошамкала Мамзелькина, губами придерживая шнурок, чтобы сподручнее было затягивать. – Давно в Москве вертелся, болявый. А теперь вот кончили его! Коса-то моя уж чужую работу доделывала!

– А кто его убил?

Личико Плаховны стало строгим.

– А это тебе, родная, без надобности!.. Кто убил – тот и убил. Прощевай! Мы теперь с тобой как ниточка с иголочкой!

Милейшая старушка потрепала Ирку за щеку, позволив ощутить песочную сухость своих пальчиков, и, подхватив с моста свое сельскохозяйственное орудие, сгинула.

Глава 7
Жертва утопшего водолаза

В основном мы высказываем друг другу очень причесанные мысли. На самом же деле внутри мыслим гораздо проще, жестче и откровеннее. И вот эти наши жесткие простые мысли – и есть наши настоящие мысли и наше сердце.

Йозеф Эметс

Хранитель прозрачных сфер разбирал на газете подшипник, когда услышал отчаянный крик Улиты. Сжав в кулаки перепачканные смазкой руки, он рванул в комнату.

Улита, похожая на громадное привидение, в ночной рубашке стояла у окна. Она держала громоздкий и страшный разделочный топор. На рукояти были выжжены череп с костями и предупреждение: «Из мясного павильона не выносить!» Если бы не эта надпись, Улита никогда и не додумалась бы выносить его из павильона. Однако она ненавидела, когда ей указывают.

– Я его видела! Клянусь тебе, видела! Он стоял у детской кроватки! Мерзкий, скользкий, гадкий комиссионеришко! Я хотела проломить ему голову, но тот слинял! – заорала Улита.

Эссиорх заглянул в недавно собранную детскую кроватку. Внутри ничего не было, кроме недопитых чайных чашек, печенья и накрошенных булок, которые Улита складывала туда, чтобы не наступать на них на полу.

– Слушай! Но ничего еще не родилось! Все пока в сейфе! – он неопределенно ткнул пальцем в центр огромной белой горы, которую представлял собой живот Улиты.

– Ну и что! Все равно он тут стоял! Или скажешь: я спятила? – Улита грозно потрясла топором. Эссиорх поспешил забрать его, опасаясь за сохранность мебели.

– Я верю, что он тут стоял. Тебе вернули эйдос, и еще один у тебя там, – он кивнул на живот. – Для комиссионеров это мощнейшая приманка. Но получить эйдосы без твоего согласия они не могут, поэтому и выводят тебя из равновесия. У издерганного и напуганного человека проще что-либо выманить. Не обращай внимания! Это всего лишь пластилиновые гадики!

– Где ты был? Ты должен постоянно находиться рядом, чтобы я всегда держала тебя за руку! – потребовала Улита.

Эссиорх вздохнул. Быть рядом с женщиной, конечно, великая честь для мужчины, но все же в круглосуточном режиме это утомительно. Особенно когда она заражена повышенной бегательностью и в периоды, когда ее не тошнит, носится по магазинам, базам и складам с тем же рвением, с которым раньше носилась по всевозможным развлечениям. В магазинах она страшно жадничает и, сэкономив три рубля на какой-нибудь детской шапочке, на радостях покупает этих шапок пять штук, будто собирается произвести на свет многоголового дракона.

– Обними меня! Мне надо успокоиться!

Хранитель послушно обнял ее, пытаясь свести ладони за спиной так, чтобы не запачкать ночнушку густой смазкой для подшипников. Чудо, что руки вообще сходились. За вторую половину лета Улита поправилась еще на восемь килограммов. Потом два сбросила, но так этого испугалась, что набрала еще четыре. Правда, бывшая ведьма почему-то была убеждена, что это не ее килограммы, а килограммы ребеночка.

«Как он, маленький, растет! Как он мучает свою худенькую мамочку!» – говорила она, созерцая в зеркале свои свекольные щеки.

30