Книга Семи Дорог - Страница 99

– Лови! – заорал кто-то.

Шилов, закопченный, с пылающим на груди льдом, привстав, бросил Мефу пилум и тотчас упал от удара посохом. Похожий на доброго волшебника Уст Дункен обладал отличной реакцией. Но пилум уже летел. Буслаев перехватил его двумя руками чуть позади яблока и, не выпуская, вонзил в живот львиногривому. Тот покачнулся, прижимая ладони к животу.

– Ты убил меня! – прохрипел он, шатаясь. – Будь ты проклят! За меня отомстят! О! О! Как же я мучаюсь! Я принял смерть от какого-то юнца, такого же лохматого, как я сам!

Буслаев упрямо не выпускал пилума, хотя слишком долгие корчи и продолжительная болтовня некромага нравились ему все меньше. Да и другие почему-то не спешили мстить за товарища. Уст Дункен позволял себе зевать. Тавлеус Талорн вытирал ладонью лоб – потел он просто ужасно, – пот стекал по щекам и трем подбородкам, хотя погода, в общем, была совсем не жаркой.

Буслаев был готов к чему-то подобному, когда Рекзак Монеест перестал корчиться, пинком вышиб у него пилум и преспокойно выпрямился. Между тяжелым наконечником копья и телом некромага Буслаев различил серебристую, плотную кольчугу, на миг сверкнувшую на солнце и сразу исчезнувшую.

– Я же говорила! Они бессмертны и неуязвимы, – безнадежно сказала Варвара.

– Так и есть, – подтвердил львиногривый. – Но все! Поиграли и хватит! Мне надоели неожиданности.

Он обвел пленников взглядом, махнул рукой и что-то негромко произнес. Меф ощутил себя дохлым раздувшимся слоном. Язык во рту так распух, что даже челюсти перестали смыкаться. Таким не выговоришь ни единого слова. Все, что Меф мог, это ворочать глазами и шевелить кистью правой руки.

Прасковья, находившаяся в том же незавидном положении, видела свою руку с поблескивающим на ней перстнем. Тот был фигурный, с длинным острым когтем, который выступал, если согнуть пальцы.

Тавлеус Талорн снова вытер пот.

– Сними защиту, Рекзак! Я с ней всегда ужасно мокну! – взмолился он.

Львиногривый отрицательно мотнул головой и наклонился, поднимая упавший топор.

– Нет. Рано.

Слова некромагов едва доносились до слуха Буслаева. Точно он слушал их, находясь под водой. Звуки растягивались, безнадежно ускользали.

– Да сними! Мне она тоже надоела! Нам и без защиты нечего опасаться, – присоединился к толстяку Уст Дункен.

– Ничего, созданного в этом мире!.. Артефакты, попавшие в книгу после ее создания, не живут по законам книги, отчего и способны ее покидать, – поправил львиногривый.

– Они далеко. Им не дотянуться, – осторожным толчком ноги Уст откатил от Буслаева его пилум. Затем краем посоха откинул секиру Шилова, пернач Чимоданова и три флейты.

– Вот и все. А нож не опасен. Он, как всегда, кромсает яблоки!

– Ну хорошо, – неохотно уступил Рекзак Монеест. Меф не понял, что именно он сделал, но отливавшая серебром завеса исчезла, на мгновение вновь став видимой.

Тяжелый топор стал медленно подниматься. Похоже, на этот раз некромаг решил начать с лежащего крайним Чимоданова. Тот попытался плюнуть в знак презрения, но из-за распухшего языка доплюнул только до своего подбородка.

– Впечатляет! – одобрил львиногривый. – А теперь прощайте! Вы нас разочаровали! Я, признаться, ожидал хорошего представления, яркой игры воображения и впечатляющей резни в финале. Но нет так нет! Вместо шестерых умрут семеро – что ж, разница невелика! Мы изгоняем вас из нашей книги! Нам не нужны такие герои.

Он резко опустил топор, метя в упрямый лоб Петруччо. Тот зажмурился, так и не сумев вскрикнуть. Что-то холодом обожгло ему щеку. Выждав еще секунду, воин открыл глаза – в земле рядом с его виском торчал топор.

Некромаги исчезли. Чимоданов с усилием приподнялся, хотя секунду назад мог пошевелить только рукой.

– Это что за… – начал он и внезапно замолк, поняв, что способен говорить.

Рядом что-то двинулось. К нему подполз Мефодий, после чего неуверенно встал на колени.

– Что ты с ними сделал? – спросил он.

– Ничего! – ответил тот.

– Да? – Буслаев недоверчиво огляделся. – И куда они делись? Телепортировали?

– Навряд ли. Разве только голышом! – Шилов разглядывал сенаторское одеяние Тавлеуса Талорна, валявшееся на земле недалеко от посоха Уст Дункена.

– Так в чем же дело?

Все озирались в недоумении. Мошкин поднял флейту и сидел с ней на коленях.

– Оиуут! – с усилием выговорила Прасковья.

– Чего?

– Иуууаиааппа!

– А, иуууаиааппа! Я на нее и подумал! – издевательски сказал Чимоданов и сел на землю от толчка в грудь. Прасковья в гневе становилась очень сильной.

Расправившись с Петруччо, неудавшаяся повелительница мрака молча ткнула пальцем, показывая на раскисшую от растаявшего льда землю, на которой было что-то нацарапано. Буквы мелкие, наползающие друг на друга, но все же различимые.

«У кого поднимется рука… убить трех бессмертных, всесильных, неуязвимых червяков! Навсегда!» – разобрала Дафна.

– Так это… ты?

Прасковья удовлетворенно кивнула, поднимая руку. На согнутых пальцах поблескивал перстень. Его драгоценный коготь был выпачкан в земле.

– А где же?.. То есть ты хочешь сказать, что… – жалобно спросил Мошкин.

Виктор, соображавший, как и все тартарианцы, очень быстро, уже сидел на корточках и ногтем мизинца тыкал трех тонких белых червяков, которые корчились, свиваясь в кольца.

Варвара не переносила, когда при ней обижают что-то живое.

– Не трогай их, садюга! Стоп!!! Хотя можешь трогать, они все равно всесильны, бессмертны и неуязвимы!