Буслаев взорвался. Он схватил ее за голову и крепко, до боли, прижал к своему лбу ее лоб. Ему казалось: мысли любимой теперь совсем рядом. Какие-то две кости, разделяющие их, а дальше уже она, Дафна, бесконечное упрямство в ангельском обличье.
– Зачем? Зачем? Зачем? – повторял он, несильно встряхивая ее. – Разве я смогу помочь, если на тебя набросятся сразу пятеро? С оружием? Даже не пятеро! Пусть двое или трое!
Как же она не поймет? Как? Как?
– Я тебя люблю! – сказала Дафна. – А ты?
– Что «я»?
– Любишь или нет?
– Ничего себе допрос! Ну, допустим!
– Вот видишь: раз любишь меня, а я тебя – все будет хорошо.
Остывая, Меф выдохнул через нос.
– Мне бы твою логику! Просто потому что любим?
– А ну подвиньтесь! Встали тут!
Кто-то прошел мимо Мефа, бесцеремонно отодвинув его. Это был Шилов. Секиру он держал под мышкой, крайне небрежно. Любой египетский полководец с колесницы рухнул бы от негодования, увидев, как тот обращается с оружием.
– Ты где был? – спросил Меф.
– Не та пересадка… – буркнул Виктор, скрываясь на темной лестнице. – Уехал не пойми куда! А ну, не смей улыбаться! Один уже доулыбался…
Прошла минута. Мефодий и Дафна напряженно ждали.
– Вы сюда вообще спускались? – донесся хладнокровный голос Шилова.
– А чего такое?
– Живые-то есть? Мошкин, Чимоданов, Варвара – все валяются. Эссиорх с Корнелием бегают за Прасковьей. Перерезала она их, что ли?
Мефодий и Дафна бросились вниз, чтобы убедиться, что все сказанное правда. Евгеша с Петруччо вповалку лежали на пороге шагах в полутора от книги. Варвара сидела, спиной прислонившись к стене. В первую секунду Меф решил, что она отдыхает. Но потом увидел, что подошва ее правой ноги, далеко вытянутая вперед, почти касается раскисшего переплета.
Так вот как все произошло! Варвара коснулась книги, Мошкин пытался ее удержать, а Чимоданов случайно коснулся Мошкина. Значит, магия срабатывает и через опосредованный контакт.
Мефодий поймал в темноте руку Дафны и ободряюще сжал ее – пальцы были холодные. Он кожей ощутил липкую влагу. Кровь! Она коротко вскрикнула. Буслаев вспомнил о ране и осознал, что причинил ей боль.
– Идем! – сказал он. – Чего уж теперь? Идем!
– Мне страшно, – прошептала Дафна.
Меф поднял ее руку, открыл ладонь и поцеловал порез. Теперь оба смотрели в темноту. Во влажной серости подвала, слегка подсвеченной выбеленными когда-то стенами, книга казалась непроницаемым сгустком мрака.
Фонарь мелькал в конце коридора. Прасковья, хохоча, кричала что-то бессвязное, уткнувшись лбом в стену. Эссиорх и Корнелий топтались рядом, не определившись еще, что им делать. Мефу неприятно было думать, что вскоре и его тело начнет носиться, во все врезаясь, словно детская машинка на пульте, которой управляют вслепую, через дверь.
– Не разлюби меня! Не разлюби меня никогда! – быстро шепнула Дафна, и прежде чем значение слов дошло до него, вырвав свою руку из его, шагнула в книгу.
Буслаев понял, что она ускорила свой страх, сократив тем самым время боязни.
Мефодий поймал ее падающее тело. Отволок в сторону и бережно усадил у стены рядом с Варварой. Потом подобрал упавший пилум и рывком, точно прыгал с крыши, грудью бросился в книгу…
От темного проема двери отделилась тень. Это был Шилов, давно выжидавший, чем все закончится. Некоторое время тартарианец стоял рядом с их телами, соображая, не проще ли перебить их прямо здесь и сейчас, пока никто не сопротивляется. Странно, что Буслаев не просчитал такой возможности. Ну да его сложности!
Виктор потянулся к гибкому мечу, соображая, кого прикончить первым и не убить ли потом и Эссиорха с Корнелием, чтобы не оставлять свидетелей, но неожиданно для себя отдернул руку и, компенсируя светлый порыв души, с гневом толкнул ногой отставленную ступню Чимоданова.
– Разлегся тут, обезьяна! Ходули убери!
Точно услышав его, Петруччо слабо пошевелился. Видимо, еще немного – и с его телом произойдет то же, что с телом Прасковьи. Натыкаясь на стены, оно начнет дублировать далекие движения затянутой книгой души.
– Ладно… Успеется! Прикончу всех там! – успокоил себя Шилов.
Он постоял еще с полминуты, затем ладонью втолкнул гибкий меч до упора в ножны, чтобы тот случайно не вывалился, и, взяв секиру, деловито шагнул в книгу.
Спартанцу предложили в подарок боевых петухов: «Они дерутся до смерти». Спартанец ответил: «Подари мне тех, которые дерутся до победы».
М. Гаспаров «Занимательная Греция»
Мефодий лежал на спине и смотрел в небо. Оно было неестественно-голубым, каким бывает в игре, когда художник, ленясь прорисовывать, бросает только базовую однотонную заливку. Он закрыл глаза и вновь открыл их. Небо никуда не исчезло. Только теперь в поле зрения появилось несколько травинок. Обнаружились же они после того, как Меф мельком подумал, что лежит, скорее всего, в поле.
«Я не знаю, где я. Не знаю, как попал сюда. Одно мне известно: я – это я», – сформулировал Мефодий то, что чувствовал, и от осознания того, что он существует и может мыслить, стало легче.
Он хотел встать, но небо почему-то не отпускало его взгляд. В нем была какая-то неправильность.
– Стоп! Что-то не то! Должно быть солнце! – вслух сказал Меф.
И появилось солнце. Прямо над головой. Он озадаченно моргнул. Странно, что не замечал его прежде.
– И туч нет. Ни одной, хотя бы крошечной.
И тотчас на небе появилась тучка, похожая на прилипшую упаковочную вату.